Мир полуночи. Партизаны Луны - Страница 90

Андрей тоже читал — точнее, пытался: его принимали за доминиканца и поэтому то и дело дергали. На доминиканца его делали похожим белая рубашка катехумена и… слово «борода» было все-таки сильным преувеличением — но, с другой стороны, «щетина» уже не годилась. Энею это совершенно не шло, но он считался не с эстетикой, а с шоубордами, с которых мигал его портрет вкупе со слоганом «Разыскивается опасный террорист».

Игорю этот маневр не помог бы — старые и новые волосы слишком отличались друг от друга, только внимание бы привлекли. Данпил ограничился стрижкой.

Темнота сгустилась, и люди начали подниматься со своих мест. Поднялись и трое… друзей? Наверное, друзей.

Прозвенел маленький корабельный колокол, подвешенный к ветке.

— Тишина, — сказали где-то за головами. — Мы готовимся к богослужению Пятидесятницы, я прошу всех сосредоточиться.

Стоящие люди потеснились от центра, образовав посередине проход для шествия.

Девушка в сером платье взмахнула руками и запела, задавая хору тональность:

— Veni Creator Spiritus…

— Mentestuorum visita, — подхватил маленький мужской хор — Implesupena gratia quae tu creasti pectoral…

Двое священников, епископ из Зборова, четверо семинаристов, которым предстояло быть рукоположенными сегодня, Костя (он заметил их и чуть кивнул) и мальчишки-министранты с кадилом, Евангелием, хлебом и вином, свечами, потиром, дискосом и несколькими дароносицами. Все священники и семинаристы были в белых орнатах, все с пылающими факелами в руках.

Окружив костер, священники и семинаристы поднесли факела к дровам — и пламя взвилось выше их голов, а горячий воздух заставил одежды трепетать как крылья. Брат Михаил взял из пирамиды несколько факелов и поднес их к костру, а потом начал передавать в толпу, от факелов зажигали фонарики и свечи — и скоро вся поляна расцвела огнями. Какая-то женщина сунула по свечке троим новичкам и растворилась в толпе раньше, чем они успели сказать «спасибо».

И Антона унесло совершенно. При свете живого огня, при звуках тысячелетнего торжественного гимна он вдруг ощутил, как плавятся границы времени.

Как во сне он слушал Литургию Слова; как во сне видел хиротонию, совершенную епископом над четырьмя семинаристами, — не мог же он в реальности увидеть эту цепочку рук, возлагаемых на головы священников от первых дней, от Петра и Павла до этой самой ночи. И когда отец Януш, выйдя перед рядом восьмерых священников, сказал, что обычно на Пятидесятницу взрослых не крестят, но сегодня особый случай, он никак это не применил к себе, забыл. Но Игорь чуть толкнул его локтем в бок:

— Это по нашу душу. Поднимайся.

Ось вони, молодi агнцi!
Ось вони, що заспiвали «Аллiлуйя!»
Прийшли до струменя свiтла,
З джерела Бога напились —
Аллiлуйя! Аллiлуйя!

«Это нам? — подумал Антон, оглядываясь. — Это о нас?»

Он мотнул головой, чтобы прогнать величественное и страшное видение, открывшееся на секунду: сонм людей в белых одеждах, идущий босиком по огненно-красным, раскаленным волнам стеклянного моря.

Конечно, никакого моря не было — маленький, выкопанный в песке, выложенный пластиком бассейн, который Антон и Андрей сами же и готовили, отражал свет факелов.

— Боишься немножко? — шепнул Антону на ухо отец Роман. Мальчик кивнул. — Правильно.

Отец Януш принял из рук министранта требник и начал задавать вопросы: веруешь ли в единого Бога?.. Отрекаешься ли от Сатаны и его дел?..

— Верую, — повторял вместе с ребятами Антон и слышал, как люди за его спиной повторяют свои крестильные обеты, — верую, верую… отрекаюсь… отрекаюсь…

Наконец отец Януш жестом позвал его к озеру. Первым. Что? Я? — молча изумился Антон. Почему я? Но отец Роман уже слегка подтолкнул его в спину. Антон подошел к воде и шагнул в воду.

Вода оказалась теплой. Ну да, его же принимали, а не отталкивали… А что до холода и рыцарских бдений, то вокруг лежал такой мир, что ничего уже не нужно было выдумывать сверх.

Шалаш костра уже распался, и пламя осело в обугленные бревна. Ночной ветер прохватил холодом. Протянув руки, мальчик дал с себя стащить мокрую футболку, нырнул в бесформенную белую рубаху, поданную отцом Романом, и подставил голову, чтобы получить на шею крест. Брат Михаил набросил на плечи еще и тонкое одеяло — тоже белое, и, на взгляд Антона, совершенно лишнее.

Следующим «во имя Отца и Сына и Святого Духа» трижды нырнул Эней. За ним — Игорь. Все по очереди угодили в объятия отца Романа и Кости. А потом просто-таки «пошли по рукам».

…Потом как-то незаметно все улеглось, троих новоокрещенных усадили на «пенку» в первом ряду. Епископ поднял руки над приготовленными на алтаре хлебом и вином:

— Молiться, брати та сестри, щоби мою и вашу жертву прийняв Господь…

— Нехай Господь прийме жертву з рук твоiх… — ответила поляна.

Игорь повторял вместе со всеми эти слова почти без звука. Этой минуты он ждал изо всех сил — и боялся. Каждый раз в момент Пресуществления — а он из всей четверки был единственным, кто посещал богослужение каждый день, — ему казалось, что на алтаре лежит истерзанный человек. Так бывает в детстве, когда боковым зрением видишь чудовище — а посмотрев прямо, понимаешь, что оно состоит из стула, висящей на спинке одежды и отражения в дверце шкафа. Так и тут: стоило сфокусировать взгляд на алтаре, и было видно, что на дискосе маленькая пресная лепешка, вроде лаваша. А если скосить глаза…

«Анри, ты ходишь а-ля Месс? — Хожу. Крутой такой процесс…» Павел прав: это и в самом деле соблазн и безумие, и Он честно предупреждал. Он честно спрашивал: «Не хотите ли и вы отойти?»