Мир полуночи. Партизаны Луны - Страница 84

— На чем я теперь держусь, — тихо сказал Костя, наступая (бух-бух, бац-бац!), — так это на том, что Бог есть любовь.

— Если это любовь, — назад Андрею отступать было некуда, и он отходил по кругу влево, прощупывая (бац-бац!) Костину оборону, — то с моим пониманием любви это ничего общего не имеет. Доброе утро, Антон…

— Ну и почему это (бац-бац!) меня должно парить? Ты спросил, как я это (бух!) ощущаю. Вот так и ощущаю!

Бац-бац-бух-ДЫЩ! Костя согнулся пополам и задышал ртом.

— Извини. — Андрей тронул его за плечо.

— Ничего. Сам брюхо запустил. — Костя, морщась, выпрямился. — Доброе утро, Тоха.

— Воскресным утром нет ничего лучше мордобоя. — Антон изобразил жизнерадостную улыбку. — Мы в школу идем или нет?

— Сейчас только восемь. — Андрей вытер пот. — Служба в одиннадцать. Продолжим?

Костя поднял руки, прикрывая голову и корпус, попружинил на носках, поманил Андрея перчаткой. Тот начал атаку. Бух-бух, бац-бац-бух-ДЫЩ!

Андрей блок-то поставил, но уйти не успел, так что оказался в углу вместе с блоком. Теперь уже он упал на колено, часто дыша через рот.

— Я рану задел? — обеспокоенно спросил Костя.

— Нет, — выдохнул Андрей. — Но мне туда отдалось.

— Епрст… рановато тебе спарринговать все-таки. — Священник протянул террористу руку. — А с лицом у тебя что?

Антон был уверен, что Костя и раньше это заметил, но стеснялся спросить.

— На мотоцикле покатался неудачно.

— В Зальцбурге?

Андрей поднял на него глаза и покачал головой.

— Все-то вы знаете, везде-то вы побывали…

— Это правда, что ты отца Януша просил послать с тобой священника?

— Да. Только он не хочет, и незачем к этому возвращаться.

Костя потер перчаткой бороду и спросил:

— А если бы я пошел?

Террорист слегка выпятил нижнюю губу.

— Ты серьезно?

Костя немного рассеянно кивнул.

— А тебя отпустят?

— Без особой радости, — признался Костя. — Но куда они денутся? Я же не раб галерный.

— Ты подумай как следует. Католикам терять нечего, они и так на нелегалке. А ты… ты просто жизнь свою перечеркнешь, и все.

— Это моя жизнь. Что с ней делать — я сам решаю. А думал я три недели. Сколько вы еще здесь пробудете?

— До полнолуния самое меньшее — я Игорю пообещал. Ты, кстати, зря к нему не заходишь, он о тебе спрашивал.

— Зайду на днях, — буркнул Костя.

— А чего откладывать. — Андрей снял перчатки, взял со стула чистую майку, чтобы идти в душ. — Вот сполоснемся и двинем прямо сейчас.

…Если судить по тому, что брат гвардиан называл садом, в тихом омуте у Михаила должны были водиться не черти, а какие-то их предпредыдущие еще кистеперые разновидности. Антону состояние и настроение растительности живо напоминало картинку из учебника биологии — «папоротники, хвощи и плауны». Хотя на самом деле хвощей и плаунов на участке не имелось, а вот роскошный папоротник — хоть сейчас заводи для него ночь Ивана Купалы — рос прямо посреди малинника, и бешеная, на голову выше Цумэ, гвардианова малина почему-то его не глушила. Между деревьями тянулись, развеваясь, какие-то длинные плети и метелки, стелились эпических размеров лопухи — корни у них оказались не просто съедобными, но и вкусными, а розовую черешню от белой отделял непроходимый барьер из высаженных вперемешку и разросшихся кустов смородины (сказал Игорь) и крыжовника (узнал сам). Отличить розовую черешню от белой было очень просто. Розовая стояла в розовом дыму, а белая — в светло-желтом. А вот запаха черешни было не различить. Из-за мягкой и в меру снежной зимы весна выдалась ранней и теплой — и на неделю раньше положенного зацвела высаженная некогда по периметру сада вишня, и сад улетал к небу, а в центре, почти рядом со сторожкой стояли углом три старые, но еще никак не дряхлые вишни-«склянки» — огромные шарообразные розовые кроны. А сирень вокруг здания еще не зацвела, и это было правильно, потому что отойдет вишня, отойдет слива и наступит время сирени и жасмина.

Они сели на траву кружком, почти касаясь друг друга ногами, и было во всем этом что-то очень детское из старых-престарых книг о таких вот запущенных местах, где дети играют в придуманные страны («папонты пасутся в маморотниках…»). Как-то даже не верилось, что разговор пойдет о настоящей войне, настоящих предательствах и смертях.

Костя закурил и обратился к Андрею:

— Рцы. В смысле — излагай концепцию, командир.

Андрей сидел как в додзё: спина прямая, руки лежат на коленях.

— Я живу, чтобы драться с варками, — сказал он. — Я боевик подполья — им и останусь. Но, во-первых, текущее состояние дел — полное отсутствие перспективы. Террор не меняет ситуацию в обществе, даже косвенным образом работает на варков. Это надо менять. А во-вторых, и это сейчас важнее, — в подполье дыра, и хорошо, если просто дыра. Ростбиф — мой учитель — оставил мне что-то вроде завещания. Я хочу его выполнить. Мне кажется, что с тем, что я узнал здесь, я могу попробовать. Но это — задача-максимум. Задача-минимум — расчистить место. Выловить штабную крысу и убедить штаб либо принять мой план, либо разойтись.

— Не слабо, — кивнул Костя, давая прикурить Цумэ. — Как здесь говорят — дай Бог нашому телятi та й вовка з'iсти?

— Як не з'iм, так понадкусюю, — в тон ему ответил Андрей.

— Но это стратегический план, так? А тактика на ближайшее время?

— Сначала установить связь с одним человеком. Проверить базу; если она сгорела — найти и обустроить другую. Потом — подготовка группы. Потом будем ловить крысу.